Дуэль Пушкина с Дантесом-Геккерном - Страница 23

Во исполнение каковой высочайшей воли он, г-н начальник штаба, по приказанию г-на командующего корпусом просил г-на генерал-лейтенанта Кнорринга приказать сделать распоряжение, дабы предварительно военного суда произведено было чрез особого штаб-офицера следствие, кто именно прикосновен к означенному делу которых (кроме иностранцев) судить военным судом в сей комиссии, а относительно иностранцев поступить, как высочайше повелено. Поелику же известно, что камергер Пушкин умер, то объяснить только в приговоре суда, к какому бы он за поступок его наказанию по законам подлежал.

Об открытии прикосновенных по сему делу лиц не оставить его без уведомления.

Из представленных при рапорте полковника Галахова от 3-го февраля за № 3 отобранных им того ж числа и месяца объяснений от поручика барона Геккерна и инженер-подполковника Данзаса видно, что первый 27-го числа января действительно дрался на пистолетах с камергером Пушкиным, ранил его в правый бок и сам был ранен в правую руку. Секундантами были со стороны его виконт д’Аршиак, находящийся при французском посольстве, а со стороны камергера Пушкина – инженер-подполковник Данзас; поручик де Геккерн в тот же самый день, 27-го января, просил виконта д’Аршиака быть его секундантом, который однако ж и прежде сего знал все сношения его с камергером Пушкиным, до дуэли бывшие, место поединка было за комендантской дачей близ Новой деревни, в роще, куда они с виконтом д’Аршиаком отправились вместе в 4 часу пополудни. Кроме помянутых секундантов, знал о дуэли, имеющей быть между ними, один только усыновивший его министр нидерландского двора, посланник барон Геккерн, а более никто, а последний, что он точно был секундантом со стороны камергера Пушкина при дуэли, происшедшей между им и поручиком бароном Геккерном 27-го числа в 5 часу пополудни за вышесказанной дачей, кроме его и секретаря французского посольства виконта д’Аршиака, секунданта поручика Геккерна, при дуэли никто не находился и, сколько ему известно, кроме присутствующих, знал об ней один только министр нидерландского двора барон де Геккерн, но так как он узнал о дуэли в тот же самый день и имел переговоры с виконтом д’Аршиаком только касательно условий оной, то ему и неизвестна мера прикосновенности их по сему предмету.

По учинении обряда суда при допросе в оном подсудимый поручик барон Геккерн объяснил, что дуэль учинена им с камергером двора его императорского величества Пушкиным 27-го числа минувшего января в 5 часов пополудни за Выборгской заставой близ Новой деревни, в роще за комендантской дачей, на пистолетах; причина, побудившая его вызвать камергера Пушкина на дуэль, следующая: в ноябре месяце 1836 года получил он словесный и беспричинный камергера Пушкина вызов на дуэль, который им был принят; спустя же некоторое время Пушкин без всякого с ним объяснения словесно просил нидерландского посланника барона де Геккерна передать ему, что вызов свой он уничтожает, на что он не мог согласиться, потому, приняв оный без причины, полагал, что честь его не позволяет ему отозваться от данного им ему слова, тогда Пушкин, по требованию его назначенному с его стороны секунданту, находящемуся при французском посольстве графу д’Аршиаку дал письмо, в коем объяснил, что он ошибся в поведении его и что он более еще находит оное благородным и вовсе не оскорбительным для его чести, что соглашался повторить и словесно, с того дня он не имел с ним никаких сношений, кроме учтивостей, до 26-го января, а сего числа нидерландским посланником бароном Геккерном получено от Пушкина оскорбительное письмо, касающееся до его чести, которое, якобы, не адресовано на имя его потому, что Пушкин считает его подлецом и слишком низким, что может подтвердиться письмами, находящимися у его императорского величества, и что о всем вышеобъясненном, кроме нидерландского посланника барона де Геккерна, получившего помянутое письмо, и его секунданта графа д’Аршиака, никто не знал, советов к совершению или отвращению дуэли по случаю оскорбления его ни от кого не принимал, прежних сношений инженер-подполковника Данзаса с камергером Пушкиным, кроме того, что только видел его на месте дуэли, он никаких не знает; к сему присовокупил, что реляция всего учиненной ими дуэли вручена вышепомянутым секундантом его при отъезде из С.-Петербурга камергеру князю Вяземскому, который до получения оной об имеющей быть между ими дуэли ничего не знал.

Из переводов с писем, писанных камергером Пушкиным на французском диалекте к графу д’Аршиаку 17-го ноября 1836 года и 26-го января сего года к барону Геккерну на кои ссылается подсудимый, поручик барон Геккерн, врученных презусу комиссии вице-канцлером графом Нессельроде, Пушкин прописывает в первом:

«Я не остановлюсь писать то, что могу сказать словесно, я вызвал барона Геккерна на дуэль, и он согласился без всякого объяснения; прошу свидетелей этого дела смотреть на сей вызов как недействительный, узнавши стороной, что барон Геккерн решился жениться на девице Гончаровой после дуэли.

Я не имею никаких причин приписать его согласие каким-нибудь видам, не достойным благородного человека.

Прошу, Ваше сиятельство, сделать из этого письма употребление, которое Вы найдете нужным.

Примите уверение в моей совершенной преданности и в последнем к нидерландскому посланнику барону Геккерену просить от 26-го января сего года.

Господин барон,

Позвольте мне изложить вкратце все случившееся: поведение Вашего сына мне давно известно, и я не мог остаться равнодушным.

Я довольствовался ролью наблюдателя, готовый взяться за дело, когда почту за нужное; случай, который во всякую другую минуту был бы мне очень неприятным, представился весьма счастливым, чтоб мне разделаться, – я получил безымянные письма; я увидел, что настала минута, и я ею воспользовался. Остальное Вы знаете: я заставил Вашего сына играть столь жалкую роль, что моя жена, удивленная такой низостью и плоскостью его, не могла воздержаться от смеха, и ощущение, которое бы она могла иметь к этой сильной и высокой страсти, погасло в самом холодном презрении и заслуженном отвращении. Я должен признаться, г-н барон, что поведение, собственно Ваше, было не совершенно прилично. Вы, представитель коронованной главы, Вы родительски сводничали Вашему сыну, кажется, что все поведения его (довольно неловкое, впрочем) было Вами руководимо. Это Вы, вероятно, внушали ему все заслуживающие жалости выходки и глупости, которые он позволил себе писать; подобно старой развратнице, Вы сторожили жену мою во всех углах, чтоб говорить ей о любви Вашего незаконнорожденного или так называемого сына и, когда больной венерической болезнью он оставался дома, Вы говорили, что он умирал от любви к ней; Вы ей бормотали: возвратите мне сына.