Дуэль Пушкина с Дантесом-Геккерном - Страница 25

Не знав предварительно ничего о дуэли, про которую и в первый раз услышал вместе с известием, что Пушкин смертельно ранен, и при первой встрече с г-ном д’Аршиаком просил его рассказать о том, что было; на сие г-н д’Аршиак вызвался изложить в письме все случившееся, просил его при том показать письмо г-ну Данзасу для взаимной поверки и засвидетельствования подробностей помянутой дуэли. Между тем письмо его доставлено к нему было уже по отъезде г-на д’Аршиака за границу и, следовательно, не могло быть прочтено и поверено вместе обоими свидетелями и получить в глазах его ту достоверенность, которую он желал иметь в сведениях о несчастном происшествии, лишившем его человека, столь близкого сердцу его. Вследствие того он и отдал помянутое письмо г-ну Данзасу, который возвратил ему оное с письмом от себя. Оба сии письма приложил при сем объяснении; далее прописывает, что из вышесказанных слов уже положительно усматривается, что он ничего не знал о дуэли до совершенного окончания ее, что подтверждает и теперь, равномерно ни слыхал никогда ни от Пушкина, ни от барона Геккерна о причинах, имевших последствием сие несчастное происшествие.

Из приложенных при объяснении камергера князя Вяземского писем видно граф д’Аршиак прописывает следующее:

«Князь!

Вы хотели подробно знать несчастное дело, которого господин Данзас и я были свидетелями. Я сам их представляю и прошу Вас попросить подтверждение и подписи господина Данзаса.

В 4/ часа прибыли мы на место свиданья, весьма сильный ветер, который был в то время, принудил нас искать укрытия в небольшом сосновом леску. Множество снега мешало противникам, то мы нашлись в необходимости прорыть тропинку в 20 шагов, на концах которой они встали. Когда барьеры были назначены шинелями, когда пистолеты были взяты каждым из них, то полковник Данзас дал сигнал, подняв шляпу. Пушкин в то же время был у своего барьера, когда барон Геккерн сделал четыре шага из пяти, которые ему оставалось до своего места. Оба соперника приготовились стрелять; спустя несколько выстрел раздался; г-н Пушкин был ранен, что он сам сказал, упал на шинель, которая была вместо барьера, и остался недвижим, лицом к земле. Секунданты приблизились, он до половины приподнялся и сказал: “Погодите”; оружие, которое он имел в руке, было покрыто снегом, он взял другое; я бы мог на это сделать возражение, но знак барона Жоржа Геккерна меня остановил; г-н Пушкин, опершись левой рукой об землю, прицелил твердой рукой, выстрелил; недвижим с тех пор, как выстрелил, барон Геккерн, раненый, также упал.

Рана г-на Пушкина была слишком сильна, чтобы продолжать, дело было кончено. Снова упавши после выстрела, он имел раза два полуобморока и несколько мгновений помешательства в мыслях. Он совершенно пришел в чувства и более их не терял.

В санях, сильно потрясаем во время переездки более половины версты по самой дурной дороге, он мучился, не жалуясь; будучи мною поддержан, барон Геккерн мог дойти до своих саней, в которых он ждал, пока совершалась переноска его соперника, и чтобы я мог его проводить до Петербурга; в продолжении всего дела спокойство, хладнокровие, благородство с обеих сторон были в совершенстве.

Примите, князь, уверенность

в высоком моем почтении виконт д'Аршиак».

Подсудимый подполковник Данзас к нему же, князю Вяземскому, от 6-го числа того ж месяца, что письмо к нему г-на д’Аршиака о несчастном происшествии, которому он был свидетелем, он читал.

«Г-н д’Аршиак просит Вас предложить мне засвидетельствовать показанья его о сем предмете.

Истина требует, чтобы он не пропустил без замечанья некоторые неверности в рассказе г-на д’Аршиака. Г-н д’Аршиак, объяснив, что первый выстрел был со стороны г-на Геккерна и что Александр Сергеевич упал раненый, продолжает (свидетели приблизились, он приподнялся на месте и сказав: “Погодите”. Оружие, которое держал в руке, оказалось покрыто снегом, он взял другое. Он мог бы сделать возражение, но знак, поданный бароном Егором Геккерном, ему попрепятствовал). Слова Александра Сергеевича, когда он поднялся, опершись левой рукой, были следующие: “ Погодите, я чувствую еще себя в силах сделать мой выстрел”. Тогда действительно он подал пистолет в обмен того, который был у него в руке, и ствол которого набился снегом при падении раненого, но он не может оставить без возражения замечание г-на д’Аршиака, будто бы он имел право оспаривать обмен пистолета и был удержан в том знаком со стороны г-на Геккерна. Обмен пистолета не мог подать повода во время поединка ни к какому спору. По условию каждый из противников имел право выстрелить, пистолеты были с пистонами, следовательно, осечки быть не могло; снег, забившийся в дуло пистолета а. с., усилил бы только удар выстрела, а не отвратил его; никакого со стороны г-на д’Аршиака, ни со стороны г-на Геккерна подано не было. Что до его касается, я почитаю оскорбительным для памяти Пушкина предложение, будто бы он стрелял в противника своего с преимуществами, на которые не имел права. Еще раз повторяю, что никакого сомнения против правильности обмена пистолета сказано не было: если б оно могло возродиться, то г-н д’Аршиак обязан бы был объявить возражение свое, а не останавливать знаком, будто от г-на Геккерна поданным, к тому же сей последний не иначе мог бы узнать намерение г-на д’Аршиака, как тогда, когда бы оно было выражено словами, но он их не произнес; он отдает полную справедливость бодрости духа, показанной во время поединка г-ном Геккерном, но решительно опровергает, чтобы он произвольно подвергнулся опасности, которую бы мог от себя устранить.